Русский
Журнал /
Круг чтения / |
Виктор
Голышев:
"Паршивую
книгу
хорошо перевести
нельзя" Виктор
Петрович
Голышев (род. в 1937) -
переводчик
с
английского.
В его переводах
издавались
романы "Вся
королевская
рать"
Р.П.Уоррена,
"Свет в
августе" У.Фолкнера,
"Над
кукушкиным
гнездом" К.Кизи,
"Теофил Норт"
Т.Уайлдера,
"Другие
голоса,
другие
комнаты"
Т.Капоте,
романа "И
поджег этот
дом" У.Стайрона,
повести
"Большой
налет" и "106
тысяч за
голову" Д.Хэммета,
"1984" Дж.
Оруэлла,
роман
"Макулатура"
Ч.Буковски... Лауреат
премий "ИЛ" (1990
и 1993),
"Иллюминатор"
(1997) Елена
Калашникова:
Когда Вы
только
начинали
переводить,
какие-то
переводчики
были для Вас
примером? Виктор
Голышев:
Вначале нет.
Примеры
появились
позже, когда
я стал
осознанно
читать
переводы
других и
радоваться
некоторым
работам. Е.К.:
Возвращаетесь
ли Вы к своим
старым
переводам
что-то
переделать
или просто
перечитать? В.Г.:
Боже упаси!
Во-первых,
неинтересно,
а во-вторых,
не думаю, что
со временем
человек
становится
лучше,
техника
улучшается,
а энергии не
прибавляется. Е.К.:
Как Вы
считаете,
есть ли
понятие
"старение перевода"? В.Г.:
Конечно,
есть, но
стареют и
сами книги.
На семинарах
в
Литературном
институте мы
со
студентами
читали
роман "1919" Дос
Пассоса в
переводе Стенича
- перевод не
устарел.
Хотя в то
время, когда Стенич
работал над
этим
романом,
трудно было
узнать
некоторые
вещи, не было
словаря слэнга
или словаря
страноведения...
Е.К.:
Как Вы
считаете,
все книги
устаревают -
или к
гениальным
произведениям
это не
относится? В.Г.:
Это вечный
вопрос,
по-моему,
устаревают
не все книги.
Скорее
устарел
Диккенс, а не Софокл. Дос
Пассос тоже,
конечно,
устарел,
хотя в свое
время он,
особенно
по-русски,
произвел огромное
впечатление,
а вот
Шекспир,
думаю, не
устарел. Е.К.:
Как Вы
думаете,
перевод - это
вдохновение? В.Г.:
Я не знаю, что
это такое. Е.К.:
Вы каждый
день
переводите? В.Г.:
Да, если
здоров, то
почти
ежедневно - или
"халтуру",
или хорошую
книгу. Не
перевожу
только пока
ищу новое
произведение
или работаю
с
редактором... Если
хорошо
относишься
к книге, то
все время
заведен и
вдохновения
не надо.
Стихи, наверное,
надо писать
по
вдохновению.
Не представляю,
как писать
по
вдохновению
роман. Е.К.:
Какие
авторы
оказались
для Вас
наиболее трудными
в переводе? В.Г.:
Помню я
мучился с
переводом "Уайнсбурга"
Шервуда
Андерсена,
хотя на вид
он простой, а
Фолкнера,
вроде,
переводить
несложно.
Это не
значит -
"легко". Мне
довольно
трудно
переводить
то, что
Андрей
Сергеев называл
"регулярной
прозой".
Вначале нелегко
было,
например,
поймать тон
Шервуда Андерсена
- он стал
писать
по-новому,
гораздо проще,
чем до него,
снял слой
литературщины.
У него
простодушие
на грани придуривания
и вместе с
тем
замечательно
пойманная
психология. Вообще
всегда,
когда
переводишь -
потеешь, но
это, пожалуй,
единственный
трудный
случай. Е.К.:
Что Вы
считаете
своими
переводческими
удачами? В.Г.:
Про удачи я
никогда не
думаю -
главное
чтобы
стыдно не
было. Я
заканчиваю
работу с
фразой
только тогда,
когда мне за
нее уже не
стыдно;
иногда радуешься,
что
выкрутился. Думаю,
все мои
переводы -
удачи, иначе
не понес бы
их сдавать.
Но не думаю,
что
остальные должны
так думать. Е.К.:
Что Вы
больше
всего
любите из
своих
переводов? В.Г.:
Любишь, пока
переводишь, -
и не перевод
свой, а
автора. А что
до
воспоминаний,
это зависит
от того, как
ты жил в то
время, когда
переводил.
Помню,
Уоррена я
переводил,
когда мне хорошо
жилось, а Стайрона,
когда
вокруг
болели и
умирали и,
переводя, я
отвлекался. Е.К.:
Если бы Вы
составляли
на свой вкус
библиотеку
мировой
литературы,
то каких
авторов и какие
книги Вы бы в
нее
включили? В.Г.:
Библиотеку
для других
или для себя? Е.К.:
Для других. В.Г.:
Люди лучше
знают, что им
нужно. А в
свою
библиотеку
включил бы,
наверное,
всех, кого
положено, - Софокла,
Апокалипсис,
"Старшую
Эдду", "Моби
Дика", "Процесс",
"The Sound and the Fury"
- там, сколько
помню,
лучший
женский
образ в
известной
мне
литературе...
"Илиаду" не
стал бы
включать -
очень
длинная. Е.К.:
А "Одиссею"? В.Г.:
Наверное,
тоже нет. Я их
читал в
пересказе. Включил
бы в эту
библиотеку
Шекспира, Марло,
Смоллетта,
Клейста,
Гамсуна... В разное
время
производят
впечатление
разные
книги. Когда
я был
школьником
на меня большое
впечатление
произвел Бульвер
Литтон,
сейчас я его,
наверное, не
смогу
прочесть... или,
там, Уэллс,
Джек Лондон.
Не знаю,
включать ли
их... Уэллса,
наверное,
надо. Е.К.:
Эти фигуры
для Вас
самые
значимые? В.Г.:
Может быть,
раз они
первые
приходят на
ум. Е.К.:
А если бы Вы
составляли
хрестоматию
самых удачных
переводов,
чьи работы
Вы бы туда
включили? В.Г.:
Этот вопрос
гораздо
сложнее. С
других иностранных,
кроме
английского,
я судить не
берусь. Если
говорить об
англоязычной
литературе,
я бы включил
в эту
хрестоматию
переводы Дос
Пассоса,
сделанные Стеничем
и Кашкиным;
все
произведения
Хемингуэя,
он
переведен хорошо,
в частности
это заслуга
Калашниковой;
замечательные
переводы
Александровой
и Лорие
2-х рассказов
Вулфа. С
романами
Вулфа дело обстоит
хуже, тут
нужны молодая
энергия и
энтузиазм - и
взрослая
техника.
Довольно
хорошо
переведены
некоторые книги
Грина.
Включил бы
туда "Моби
Дика" в переводе
Бернштейн.
Всего не
вспомнишь с
ходу. Мне
легче
вспомнить
переводчиков,
чьи работы
произвели
впечатление.
Когда я был
молодой и
еще ничего
не
переводил, я
прочитал "Большие
надежды"
Диккенса в
переводе Лорие
и впервые
понял, что
такое
хороший
перевод. Харитонов
замечательно
перевел
"Герцога",
как и почти
все
остальное,
что он
перевел; Кузьминский
прекрасно
перевел
Фаулза; ленинградский
переводчик
Бошняк
замечательно
перевел
несколько
рассказов Донливи и
свою
половину"Деревушки".
Хинкис
замечательно
перевел
"Кентавра" Апдайка,
хотя сама
книга не
производит
ошеломляющего
впечатления.
Я читал
начало
перевода "Улисса",
сделанного Хинкисом. Е.К.:
Вы считаете,
"Улисса"
переводить
легче, чем
"Кентавра"? В.Г.:
В "Улиссе"
сложность с
познаниями,
а не с переводной
технологией,
которая там
довольно
проста, надо
знать
аллюзии,
устройство
Дублина... Франковский
и Федоров
хорошо
переводили
Пруста. Франковского
почему-то
считают
буквалистом,
мы со студентами
разбирали
его
переводы,
по-моему, это не
так. Перевод -
занятие
вторичное,
это
отраженный
свет,
паршивую
книгу
хорошо
перевести
нельзя, и на
оценке
перевода
всегда
сказывается
оценка оригинала. Е.К.:
Как Вы
думаете,
можно
говорить о
хороших переводчиках
или только о
хороших
переводах? В.Г.:
Конечно,
можно
говорить о
хороших
переводчиках
и сейчас это
самый
уместный
разговор:
море туфты,
критерии
снизились. Наверное,
самое
важное в
переводе -
насколько
книга
подходит
переводчику
и его
касается.
Так как
перевод - это
профессия,
большинство
людей
переводили
не то, что больше
всего
хотели - и в
советское
время, и особенно
сейчас. Раньше
был
идеологический
пресс, а
теперь денежный,
и он хуже прежнего,
во всяком
случае, в
отношении
серьезной
литературы.
Раньше
нового
автора было легче
"протащить",
сейчас
практически
невозможно -
потому что
не продашь. Е.К.:
Это
политика
издателя. В.Г.:
Раньше тоже
все
зависело от
издателя,
которым был
генеральный
секретарь и
ЦК. Раньше
редактор
сидел и боялся
- вдруг
прогонят с
работы.
Теперь
издатели
разные, но
все они
по-прежнему
зависят от
денег и не
хотят
рисковать. Е.К.:
На Вас
влияла
атмосфера
переводимого
произведения? В.Г.:
Конечно. Это
влияние
объяснить
просто - с
книгой ты
живешь год
или два, с
этим автором
тебе
разговаривать
интереснее,
чем,
предположим,
со
знакомыми.
Естественно,
ты сильно
впитываешь
атмосферу
произведения,
подпадаешь
под его
влияние. Это
происходит
не всегда. Е.К.:
Получается,
переводчик
похож на
актера, это
своего рода
губка? В.Г.:
Я когда-то
тоже так
думал,
сейчас в
этом не так
уверен. У
актера
больше
возможностей,
он должен
сам себя
показывать.
У
переводчика
более
скромная
роль - сильно
вылезать
нельзя, если
ты
переводишь
хорошего
писателя, то
он,
наверняка,
лучше тебя
думает или
пишет, ты
должен быть
незаметен... По
большей
части,
читатель
переводчиком
не
интересуется
- разве что
если
последний его
сильно
достал. У
переводчика
положение серединное
- между
актером и
звукорежиссером
(его никто не
знает). Е.К.:
Вы
выпустили 2-й
переводческий
семинар в Литературном
институте.
Как Вы
считаете,
сколько в
среднем
переводчиков
выходит
после таких
семинаров?
Сколько
способных
будут потом
переводить? В.Г.:
Требуются
две вещи:
способности
и желание
заниматься
этим делом.
Способных в
семинаре
много, 2/3.
Хорошо, если
переводить
будут
человека 2. Ведь
от
некоторых
вещей
приходится
отказываться.
Например, от
больших
денег.
Переводом
будут
заниматься
"маньяки",
остальных оттуда
жизнь
вытеснит. Е.К.:
А Вы где-то
учились
переводу?
Ходили на
семинары? В.Г.:
Не учился.
Один или два
раза
приходил в
гости на
"взрослый"
семинар. Это
был семинар
под
руководством
Калашниковой
и Лорие,
куда ходили
Бернштейн,
Жукова,
Беспалова, Муравьев,
Архангельская,
Харитонов, Зинде,
заходил Ливергант...
Они
занимались
там
довольно
долго. А я
никогда не
хотел, чтобы
мои
переводы
разбирали... Е.К.:
Этот
семинар
посещали
уже
сложившиеся
люди? В.Г.:
Да, готовые
переводчики,
чьи работы
уже печатались. Е.К.:
Как Вы
считаете,
можно научиться
переводу
или только
профессиональным
навыкам? В.Г.:
Думаю,
только
навыкам.
Человек
должен любить
свое дело и
быть
способным.
На семинаре
его научат
только
техническим
штукам, до которых
самостоятельно
человек
будет доходить
дольше. До
чего я дошел,
то им сразу и
говорю - и это
сокращает
им путь к
счастью. Е.К.:
Какие
словари Вы
считаете
самыми
необходимыми
для
английского
переводчика? В.Г.:
Это зависит
от уровня
переводчика.
Вообще для
начинающих
нужны как
минимум 3
словаря -
трехтомный
англо-русский,
словарь
фразовых
глаголов и
фразеологический. Когда
человек
хорошо
знает язык,
лучше пользоваться
англо-английскими
словарями, такими
как
"Оксфорд",
"Уэбстер",
"Рэндом Хаус".
Из них
гораздо
точнее
понимаешь
употребление
слова.
По-русски
всегда
получается
приблизительный
перевод. Недавно
перевели
словарь
фразовых
глаголов, но
его лучше
читать
по-английски.
Конечно,
нужны
словари слэнга,
Даля,
поговорок,
русский
словарь
синонимов -
но такого
нет, а те, что
есть,
слишком
малы. Но все
эти словари
можно смотреть
в
библиотеке.
А дома
должны быть 3
основных. Е.К.:
Кто Ваши
любимые
русские
писатели:
классики,
современные? В.Г.:
Наверное, те,
кого
проходили в
школе. Пушкин,
Гоголь,
Лесков,
Тургенев,
Лермонтов.
Толстой. Е.К.:
А
Достоевский? В.Г.:
Я его не
люблю ни как
человека, ни
как
мыслителя.
Он на меня производит
очень
сильное
впечатление,
и после
каждой его
книги я
болел. Но мне
не нравится
психологическая
распущенность,
надрыв. В XX веке
много
хороших
авторов. Из
прозы, наверное,
на первом
месте
Платонов.
Белый
замечательный
прозаик, но в
людях его - многовато
насекомого.
Вообще,
между
войнами
было не
меньше
десяти
ярких
писателей,
расцвет, как
в живописи.
Надежда -
большое дело. Е.К.:
А поэты? В.Г.:
В ХX веке -
Хлебников,
Мандельштам,
Бродский. Е.К.:
Вы не переводили
поэзию? В.Г.:
Ну, строчек
десять
перевел. Я
просто не
понимаю, как
это делать. Е.К.:
Вы думаете,
перевод
поэзии
сильно
отличается
от перевода
прозы? В.Г.:
Я думаю,
перевести
поэзию
почти
невозможно.
Если надо
перевести
четверостишие,
я стараюсь
попросить
того, кто
занимается
этим
профессионально
- раньше
обращался к
Андрею
Сергееву,
сейчас к
Лене Кассировой. Я не
понимаю, что
в поэзии
можно
сохранить, а
что нет.
Поэтические
переводы
редко превращаются
в факт
отечественной
поэзии, перевод
поэзии важен
для
познавательных
целей. Думаю,
поэт на 3/4
зависит от
слов, а не от
мыслей. Попробуйте
вспомнить,
когда
переводное
стихотворение
вас
потрясло?
Оно может
потрясти
новым
соображением
или новым
взглядом на
мир, как,
например,
стихи
Элиота,
который,
кстати,
хорошо
переведен. В
прозе иначе,
там в среднем
можно
перевести 60-70%,
в
исключительных
случаях 80-90%.
При
переводе
стихи
теряют
нитки, которые
связывают
их со своей
культурой и
отчасти
языком. В
прозе связь
с языком
гораздо
меньше, чем в
поэзии. В поэзии
слова
сдвинуты со
своих мест,
надо хорошо
знать их
окружение,
ассоциации,
тогда ты знаешь
насколько
они
сдвинуты со
своего стандартного
положения. Мне
редко
нравятся
английские
стихи, я нечасто
получаю
удовольствие
от
английской поэзии
в оригинале -
а от русской
поэзии
довольно
часто. Е.К.:
Кто, на Ваш
взгляд,
интересные
молодые
переводчики? В.Г.:
Совсем
молодых не
знаю, а вот из
более старших
Кузьминский,
Дашевский,
Мотылев...
Вообще,
когда
говорят об
упадке перевода
и о бывшем
некогда
золотом
веке, я не
согласен.
Какой
упадок -
когда
помимо названных
действуют -
или живы и
могут
действовать
- Харитонов,
Муравьев,
Беспалова,
Суриц, Кан,
Бошняк,
Сорока, Бабков,
Бернштейн, Богдановский,
Кормильцев, Ливергант...
Наверняка
трех-четырех
я не назвал.
Все они одаренные
люди и
вдобавок
очень
разные, более
разные, чем
хорошие
переводчики
прошлых
поколений. Е.К.:
Какая
литература
Вам
интересна? В.Г.:
Современная
литература
слишком
апеллирует
к рацио.
Познание
мира
невозможно
без
эмоционального
опыта, это
самообман.
Постмодернизм
я не понимаю,
также как
качество
перевода
этой
литературы. Поскольку
я больше
занимался
американцами,
то могу
говорить о
них. У них,
между войнами,
начиная с 20-х,
было
замечательное
время, в которое
сформировались
5-6 мировых
писателей
(Фолкнер,
Вулф,
Стейнбек,
Хемингуэй...). В
нашей литературе
тоже было
много
замечательных
лиц, но эту
литературу
слишком
быстро
зарезали. Е.К.:
Современная
американская
литература
Вам не
интересна? В.Г.:
Она не очень
существенна,
ей
практически
нечего
сказать о
жизни. Между
войнами у
людей был
новый взгляд
на мир, у
послевоенных
был большой
опыт. А у
нынешних
только
техника. Последний,
кто мне
нравился из
американских
писателей, -
Кеннеди. Что
касается
англичан,
которым
сейчас по 50-55, они
большие
мастера, но
меня это за
душу не
берет.
Исключение,
пожалуй, - Найпол. Проза
стала более
рациональная,
холодная, и
получаешь
от нее
больше
сведений,
чем насущного
знания. А как
развлечение
она не превосходит
других
искусств. И
даже неискусств. |